Владимир Семанов - Из жизни императрицы Цыси. 1835–1908
— Почему вы не сказали мне об этом раньше? — спросила императрица мужа. — Если она носит в своем чреве наследника и я по неведению убила бы его, я совершила бы тягчайший грех перед предками!
Слезы полились у нее неудержимым потоком, и император, как ни любил он Орхидею, пожалел свою жену».
Позднее, когда Орхидея находилась в заточении за то, что простудила Сяньфэна, «Су Шунь, особенно не терпевший драгоценную наложницу, подкупил одну из ее служанок и велел сказать императрице, будто Орхидея целыми днями ругает его величество, даже твердит проклятия на маньчжурском языке. Императрица не очень поверила этому навету, но услужливые люди донесли его до Сяньфэна, который страшно разгневался и спросил Су Шуня, стоявшего рядом:
— Я хочу сместить драгоценную наложницу Орхидею и даровать ей самоубийство. Что ты на это скажешь?
— Не смею вмешиваться в личные дела вашего величества... — уклончиво ответил Су Шунь, укрепив тем самым монарха в его решении.
Когда слух об этом дошел до императрицы, она заступилась перед мужем за Орхидею и предположила, что ее оклеветали недруги:
— Насколько я знаю, она глубоко переживает свою оплошность, всячески корит себя и целыми днями плачет, так что я прошу вас не казнить ее!
Сяньфэн послушался жены, вспомнив, что Орхидея все-таки родила ему наследника, и даже выпустил ее из заточения».
Как видим, Сюй Сяотянь рисует Су Шуня критичнее, чем, например, У Сянсян. Кто из этих авторов больше прав — пусть судят другие, я же пишу сейчас о Цыси, а ее злодейство в истории с Су Шунем очевидно, Во всех случаях тут происходило жестокое сражение за власть, о котором остроумно заметила тогдашняя газета «Таймс»: «Составлен был обширный заговор... как вдруг появилась благодетельная фея, императрица с ребенком на руках.., и все уладилось к лучшему... Китайцы, отстраняя своих министров, не заставляют их волноваться в оппозиции — они просто-напросто режут им головы».
После этого замечания английской газеты прошло больше столетия, а разве так уж много изменилось в Китае? Разве там появилось новое отношение к опальным министрам и вообще к оппозиции? Увы, опыт «проработочных кампаний» 50–60-х годов, «культурной революции» и последующих событий говорит об обратном.
ЦЫСИ И ТАЙПИНСКОЕ ВОССТАНИЕ
Разумеется, жертвами Цыси в 1861-м и следующих годах оказались не только придворные, но прежде всего простые люди. «Первым ее делом было усмирение восстания тайпингов», — писал французский миссионер А. Кольдр, и его как бы поддерживает Чжоу Тяньбэй, подчеркивающий, что Цыси первая из правителей Китая прибегла к услугам колонизаторов для подавления восставших. Наконец, целый ряд автором свидетельствует, что именно Цыси в 1853 году, еще при жизни Сяньфэна, рекомендовала ему Цзэн Гофаня, который впоследствии стал главным палачом тайпинов.
Цзэн Гофань был не маньчжуром, а китайцем, причем не военным, а гражданским чиновником, имевшим определенные заслуги в официальной литературе. К тому времени маньчжурская восьмизнаменная армия совсем разложилась, поэтому Цинам и пришлось прибегнуть к помощи тех представителей китайского ученого сословия, которые демонстрировали свою преданность династии. Многие при цинском дворе, даже канцлер-китаец Ци Сицзао, протестовали против привлечения коренных жителей страны на высокие командные должности, мотивируя это не только военной неопытностью Цзэн Гофаня и его соратников, но и тем, что китайцы, получив в свои руки оружие, могут обратить его против маньчжуров. Однако другие, более хитрые и дальновидные придворные видели, что без дополнительной поддержки им не справиться ни с тайпинами, ни с факельщиками, ни с восставшими мусульманскими народностями Китая. В книге Сюй Сяотяня об этом сообщаются некоторые важные подробности; в частности то, как Цыси учила императора Сяньфэна натравливать одних китайцев на других:
«В то время весь бассейн реки Янцзы был охвачен тайпинским восстанием, Цзэн Гофань, Сян Жун, Пэн Юйлинь, Цзо Цзунтан и другие генералы всячески старались подавить его, но день за днем терпели поражения. Рассматривая доклады об этом, император часто советовался с Орхидеей, а та была женщиной неглупой и давала, например, такие советы:
— Этих молодых китайских генералов типа Цзэн Гофаня надо освободить от опеки наших маньчжурских командующих, давно разучившихся воевать и ни на что не годных! Цзэн Гофань с его оравой вырос на реке Янцзы и наверняка знает там каждого человека и каждый камушек. Все это нищие книжники, которых надо подкупить, и тогда они с радостью начнут убивать своих же китайцев!
Сяньфэн почувствовал, что в словах Орхидеи есть резон, и стал день ото дня возвышать Цзэн Гофаня, Цзо Цзунтана, Пэн Юйлиня и прочих. Кроме того, ему очень нравился почерк наложницы, поэтому он приказывал ей писать вместо него резолюции на докладах. Так Орхидея постепенно втянулась в дела правления».
О том, как действовали новые клевреты Сяньфэна Цыси, красноречиво рассказывает С. Л. Тихвинский книге «История Китая и современность»:
«Особой жестокостью отличался Цзэн Гофань, считавший, что „чем больше будет убито бунтовщиков, тем лучше“. В письмах своим родным он признавал, что по его приказам все взятые в плен или добровольно сдавшиеся тайпины подвергались казни. После взятия Аньцина были казнены двадцать тысяч пленных; столько же пленных было казнено путем обезглавливания в окрестностях Нанкина, а в самом Нанкине было убито свыше ста тысяч. Не отставали от Цзэн Гофаня и его подчиненные; вскоре после падения Нанкина генерал Бао Чао казнил в Фучжоу сорок тысяч сдавшихся плен тайпинов».
Но Цзэн Гофань и его соратники прекрасно понимали, что на одной жестокости долго не удержишься, поэтому параллельно они начали так называемое движение за европеизацию, которое фактически свелось лишь к восприятию отдельных технических, главным образом военных, достижений Запада. На этом «основании» одни буржуазные историки объявили Цзэн Гофаня конструктивным и передовым реформатором своих дней, а другие — фигурой, равнозначной Джорджу Вашингтону. Не забыли они и царственную покровительницу Цзэн Гофаня, сопоставив ее с японским императором Мэйдзи, под эгидой которого в 1868 году начались одноименные реформы. Но если эти реформы, открывшие перед Японией путь к буржуазному развитию, часто даже именуют незавершенной революцией, то так называемое «возрождение времен Тунчжи и Гуансюя» и Китае, теснейшим образом связанное с Цыси, почти ничего не открыло и потребовало в дальнейшем настоящего движения за реформы, которое правительница как раз встретила в штыки.
Особенно активизировалась Цыси в конце 50-х годов XIX века, когда изнеженный и больной Сяньфэн практически не занимался делами правления:
«Орхидея велела Ань Дэхаю не пропускать к Десятитысячелетнему господину никаких вестей извне. Наконец император несколько окреп, начал устраивать со своими наложницами пиры, но верховодила на них одна Орхидея. Она распоряжалась даже докладами, которые приносили Сяньфэну члены Государственного совета. Ссылаясь на занятость его величества, она решала, подписывала, накладывала резолюции, да и во время аудиенций не молчала. Сяньфэн сначала был немного обеспокоен этим, а затем дал волю своей лени и предоставил фаворитке вершить почти всеми делами.Некоторые ловкие люди, поняв это, проложили к ней путь с помощью серебра и Ань Дэхая, и она охотно брала деньги.
Потом Сяньфэн спохватился и велел императрице „править из-за опущенной занавески“, но она не справлялась со всеми делами и была вынуждена привлекать Орхидею. В помощь им император прислал князей крови Чуня и Гуна. У первого из них, довольно молодого и красивого, недавно умерла жена. Проведав об этом, Орхидея убедила его величество просватать князю ее младшую сестру Лотос. Князь не посмел ослушаться императорского приказа, и с тех пор сестра стала для Орхидеи еще одним важным агентом.
Только князь Гун и Су Шунь сторонились драгоценной наложницы и даже убеждали императора не допускать ее к правлению. Сяньфэн понимал, что их настороженность имеет под собой почву, но все-таки ничего не предпринимал. Дело в том, что его жена была очень скромной и при виде заслуженных сановников не могла произнести ни слова, а Орхидея смело и четко расспрашивала их, говорила красиво, иногда сурово, и все сановники побаивались ее. Почувствовав свою незаменимость, она возгордилась еще больше».
На третий год правления Сяньфэна (1853) один сановник подал двору доклад с просьбой разрешить ему покупку ученой степени, как бывало еще при императоре Канси. С этих пор в Китае возобновилась открытая продажа государством степеней и должностей, пожалуй, невиданная в других странах. При помощи такой узаконенной коррупции двор покрывал часть расходов, необходимых для борьбы с тайпинами. Но «наибольшую роль в пополнении цинской казны и в дополнительном ограблении народных масс,— как считают многие китаеведы,— сыграл лицзинь — система внутренних торговых пошлин, которая впервые возникла осенью 1853 года и удержалась в Китае до 1930 года. Она нанесла неисчислимый вред развитию китайской национальной экономики. Пошлины собирались с товаров, провозимых китайскими торговцами через многочисленные таможенные заставы, а также с продаваемых в местных лавках». Характерно, что все это произоишло в то самое время, когда к власти начала приходить хитрая, корыстолюбивая и беспринципная Цыси,
